Паганини умел развлекаться

Во время карнавала в Риме в 1821 году Паганини и Россини, в компании с певицей Катариной Липарини (исполнительницей главной партии в «Матильде ди Шабран») и Марио Д'Ацельо (впоследствии видным государственным деятелем), разыграли веселую карнавальную шутку. Они нарядились нищими слепыми музыкантами. Россини увеличил свою природную дородность, подложив толщинки, а Паганини, для того чтобы еще больше подчеркнуть свой высокий рост и худобу, оделся в женское платье. Россини сочинил специально для этого случая юмори-стическую песенку:

Слепы мы и рождены
Жить для страданья,
В день веселья
Не оставьте
Нас без подаяния и т. п.

Липарини и Д'Ацельо пели, Россини и Паганини аккомпанировали на гитарах. Вся компания производила фурор не только на Корсо и в театре, но также и в аристократических домах, которые они обходили. Карнавальная шутка впоследствии с успехом ставилась на сцене.

Подобные буффонады были не только выражением безудержного молодого веселья. За ними крылось у Паганини желание забыться, отвлечь себя от тяжелых физических страданий. Болезнь, первые грозные симптомы которой проявились в 1809 году, продолжала прогрессировать. В 1819 году, будучи в Неаполе, он перенес тяжелое заболевание и только благодаря заботливому уходу его ученика, виолончелиста местного оперного театра Гаэтано Чанделли был спасен.

(стр. 51)

Выход из депрессии

Постепенно Паганини выходит из страшного кризиса. Непреоборимая любовь к жизни, сила воли помогли ему преодолеть физические и душевные страдания. В июне 1823 года он впервые появляется в обществе, посещает Милан.

«Друг мой,— пишет Паганини Джерми,— я мог бы рассказать тебе многое о том, как я ленюсь, но умалчиваю об этом, чтобы не краснеть. Я провел двенадцать дней в Павии, и это было потерянным временем. Наконец, меня вывело из состояния оцепенения известие о втором и последнем концерте Каталани, и я возвратился в Милан, чтобы услышать ее. Театр Ла Скала был полон, и цена входного билета была снижена на две лиры по сравнению с первым концертом в театре Каркано, так как он не имел большого успеха, но все же билет стоил четыре с половиной миланских лиры. На концерте я много зевал. Ее сильный и гибкий голос — прекраснейший инструмент, но ей не хватает чувства ритма и музыкальной философии... Она может петь мецца воче (вполголоса) то в высоком регистре, то спускаясь в низкий, и все, что исполняет форте, может спеть с большой нежностью и пианиссимо, и таким образом достигается магический эффект... Романс «Милый ласковый звук» Морлакки не имел особенного успеха. Каталани пела бы с большей душой, если бы обучалась у таких знаменитых мастеров, как Крешентини, Паккьяротти, Бабини и наш прославленный Серра» (Каталани была самоучкой.— И. Я.) Отзыв Паганини перекликается с язвительными словами Стендаля: «Г-жа Каталани пела вариации Роде; правда, небо забыло поместить сердце рядом с этой возвышенной гортанью».

Почувствовав себя значительно лучше, Паганини прервал лечение и с конца июня поселился в имении своего друга генерала Доменико Пино на озере Комо. «Здесь,— пишет он Джерми,—я буду вести себя благоразумно и полностью отдамся скрипке, чтобы развить технику и угодить всему Милану»

После длительного перерыва, 23 апреля 1824 года (последний концерт был дан 11 октября 1821 года), Паганини вновь выступил в Милане. 14 июня он играл в родной Генуе в театре Сант-Агостино, где почти тридцать лет тому назад состоялся его дебют. Публика с энтузиазмом приветствовала своего любимца.

(стр.53)

Паганини и женщины

О любовь! Почему загорается
в моей груди это сладостное
пламя?

Паганини

Дружба с Россини, встречи с Фосколо, Байроном, Энгром, Шпором и многими другими выдающимися людьми эпохи, привязанность к маленькому Сивори, поклонение Липиньского, даже беззаветная преданность Джерми не могли наполнить жизнь молодого пылкого итальянца. Он жаждал иных больших чувств. В сердце к нему снова настойчиво стучалась любовь. Где-то в глубоких тайниках души, то вспыхивая, то затухая, жила надежда найти себе подругу, обрести семью. Он искал, увлекался, разочаровывался и охладевал и вновь искал...

Может быть, именно поэтому женщины играют столь видную роль в жизни Паганини. Биографы Паганини обычно уделяют преувеличенное внимание описанию его любовных похождений. Приукрашивая эти похождения собственными домыслами, они изображают его неким «пожирателем сердец». Однако это далеко не так. Несмотря на длинный список романтических приключений, Паганини не был ни Казановой, жаждущим женщин и наслаждений, ни, еще менее, Дон-Жуаном, которого никогда не волновала истинная любовь.

Магнетическая сила таланта, ореол славы, окружавший артиста, слухи о таинственных сторонах жизни, наконец необычная внешность виртуоза («самый мефистофельский облик в мире... такой, что при виде него одна дама не могла сдержать крика ужаса» неудержимо влекли к нему женщин. Немало способствовали этому нравы, быт и дух эпохи, самое мироощущение романтиков, в котором важное место занимала любовь.

Узами любви был связан Паганини с таинственной синьорой Дидой, настоящее имя которой так и осталось нераскрытым, с Анжеликой Каваной, ставшей его невестой, но, по иронии судьбы, вышедшей замуж за однофамильца, некоего Джованни Паганини, с прелестной девушкой Элеонорой Квиличи, с сестрами Наполеона I Элизой Бачокки и красавицей Паолиной Боргезе, послужившей моделью знаменитой Венеры Кановы, с певицей Антонией Бьянки, баронессой Еленой Добенек. Последняя страница интимной жизни Паганини связана с нашумевшим в прессе предполагавшимся браком стареющего артиста с английской девицей Карлоттой Уотсон.

Паганини был страстной, увлекающейся натурой. Каждое из своих многочисленных увлечений он готов был назвать первой, единственной, на этот раз настоящей любовью. Любовь, как и музыка, была его «демоном». Но даже самые прекрасные женские образы не могли заставить его забыть об искусстве.

Переписка Паганини раскрывает двойственность и противоречивость его характера. Метавшийся от одного любовного приключения к другому, он всю жизнь лелеял мечту о счастливой и спокойной семейной жизни. «Единственно о чем я мечтаю, это найти мой идеал, что-бы соединиться с ним», — писал он Джерми. Глубокое почитание матери и безграничная любовь к сыну подтверждают это. Но, все же, до конца жизни он так и не мог решиться связать себя брачными узами. «Я продолжаю  противиться браку и потому не пишу больше любовных писем, а только деловые. Свобода — это неоценимое сокровище».

(стр. 54)

Паганини О женщинах

В каждой женщине Паганини видел сирену, завлекавшую его в загадочный мир, несущий смерть и разрушение. Любовь, окрашенная в байронические тона «мировой скорби», часто ввергала его в состояние душевной депрессии.

«Я не хожу больше в театр, — писал он в 1818 году из Неаполя, — дабы не скучать там, и веду уединенный образ жизни. Уже несколько дней я играю на скрипке, но ничто не помогает мне обрести мастерство. Однако не хочу из-за этого огорчаться. Почти все женщины обладают некоторой долей притворства, которое, как подсказывает им опыт, необходимо, чтобы властвовать над мужчиной, но очень редко я встречал женщин, в которых бы сочетались грация и скромность, простота и хитрость, чувство и бесчувственность, ангельский облик с дьявольским сердцем.

Таков физический и моральный облик одной девушки в расцвете лет, с которой меня познакомил мой друг, ставший жертвой ее лукавства. К счастью для меня, предупрежденный об опасностях, которым подвергалось мое сердце, когда я посещал эту новую прекрасную Елену, я сумел противостоять стрелам, которые мечут эти глаза, внося в душу тревогу и смерть. Однако признаюсь Вам, друг мой, что после того как я увидел это обворожительное создание, я влачу дни мои в печали, удрученный тысячью тягостных мыслей, приводящих меня в состояние постоянной подавленности. Мой кризис ужасен».

(стр. 56)

Паганини и Елена Добенек

После разрыва с Бьянки Паганини бежит от любовных авантюр, но его не перестает манить мираж семейного очага. Во время «музыкального путешествия» по Германии, в древнем городе мейстерзингеров — Нюрнберге, артист был представлен барону Людвигу фон Добенек и его жене. Знакомясь с привлекательной молодой баронессой, он еще был очень далек от мысли, что с нею будет связан один из наиболее романтичных эпизодов его жизни. С первого же взгляда молодая впечатлительная женщина была покорена личностью необыкновенного итальянца, его страстной, все сметающей на своем пути музыкой. Любовь ее была столь сильна, что увлекла за собой Паганини. Сначала артист не мог разобраться в охвативших его чувствах: незадолго до встречи с Еленой он сделал предложение одной молодой девушке, а сейчас начинал уже сомневаться в правильности этого шага.

Как всегда, Паганини делится своими мыслями с Джерми: «Что касается меня, то я часто думаю о браке. Во Франкфурте я сделал предложение очаровательной девушке. Она дочь коммерсанта, небогатого, но состоятельного. Однако, учитывая, что она слишком молода и красива, к тому же не любит музыки, вернее — музыка чужда ее душе, боюсь, что она, иначе как притворно, не сможет посвятить себя мне. Поэтому я понемногу начинаю оставлять эту мысль. Для меня было бы много лучше, если бы я женился на другой. Это дочь знаменитого (или, вернее, самого знаменитого) писателя и юриста Германии г. Фейербаха, кавалера многих орденов, бургомистра Ансбаха и близкого советника короля Баварии. Его дочь Елена, баронесса, уже три года замужем, но не по любви. Она боготворит музыку и прекрасно поет. В Нюрнберг она приехала слушать меня и упросила мужа взять ее с собой на мой второй концерт. Услыхав, увидев меня, поговорив со мной, она настолько сильно увлеклась, что совершенно потеряла душевный покой и умрет, если в конце концов не добьется своего. Вот уже девять месяцев как я наслаждаюсь знакомством с ней. Она внешне мила и превосходно воспитана. Ее письма (из которых у меня сохранилось больше двадцати четырех) заслуживают того, чтобы быть напечатанными, и по вдохновляющему их чувству, далеко превосходят письма Элоизы и Абеляра... В этой молодой женщине я бы нашел прекрасную жену и замечательную мать Ахиллу. Пока прочти вложенное письмо. Получив его, я поехал в Ансбах,. куда прибыл в полночь; чтобы остаться незамеченным, вышел, не доходя до почтовой станции, и под вымышленным именем архитектора его величества короля Пруссии пробыл здесь три дня; как это ни странно, никто меня не узнал... Баронесса посетила меня там, и ночью я снова уехал, чтобы вернуться в Баден. Чувство этой дамы производит на меня такое впечатление, что я должен уважать и любить ее. Надеясь стать моей женой, она убедила отца устроить ей развод и сказала, что готова отказаться от моего богатства и хочет только моей руки. Что ты скажешь на это! Очень трудно найти женщину, способную, подобно Елене, на такую любовь. Поистине, когда женщины слушают язык моей музыки, поющие переливы звуков ввергают их в рыдания. Однако я уже не молод и некрасив. В сущности, стал очень безобразным. Обдумай это и скажи мне свое мнение. Она говорит так же, как и пишет. Ее речь, ее голос вкрадчивы. Она знает географию, как я скрипку».

Чем больше захватывала Паганини любовь этой молодой, разносторонне одаренной и образованной женщины, тем сильнее овладевало им чувство неуверенности. Ужасный недуг одиночества подтачивал его жизнь. «Кто-то на днях говорил, что Паганини разыгрывал мизантропа на скрипке», — будет позднее писать Альфред де Мюссе.  Жившая в глубине души артиста боязнь, что вторжение постороннего, хотя бы и любимого, существа в какой-то мере явится препятствием к творчеству, удерживала его от решительного шага и на этот раз. Паганини не ответил на последнее письмо Елены, в котором она умоляла написать ей хотя бы несколько строк.

Получив развод, баронесса уехала в Париж в тайной надежде встретиться там с Паганини. Но они больше никогда не видались. В Париже Елена занималась у знаменитого Мануэля Гарсии, который сумел развить ее красивый и блестящий голос. Она могла бы стать украшением любого оперного театра Германии. Однако молодая женщина была далека от подобной мысли.

В Париже она сблизилась с Беранже и кругом его друзей. Но ни пение, ни успехи в живописи, ни занятия поэзией не могли вытеснить из сердца страстной любви к Паганини. После его смерти Елена перенесла тяжелое нервное заболевание. Оправившись, она перешла в католичество, сожгла письма Паганини, с которыми никогда не расставалась, и постриглась в монахини бенедиктинского монастыря Марианштейн, в Швейцарии, неподалеку от Базеля.

Так завершилась эта романтическая поэма «любви и страдания».

(стр.57)

Длинная вереница женщин проходит мимо Паганини, увлекая воображение, возбуждая любопытство, зажигая страсть. Но ни одна не задерживается на сколько-нибудь значительный срок, ни в одной не может артист найти себе подругу. На жизненном пути Паганини, как у Байрона и Гёте, Листа и Вагнера, Фосколо и Шелли, остаются надломленные и разбитые существа. Как и Берлиоз, он «любил лишь мечты, призраки чувства и, обреченный страдать, заставлял страдать других».

О концертах Паганини в марте 1828 года в Вене

Первый концерт, данный в Вене 29 марта, имел триумфальный успех. Сбор достиг фантастической для того времени суммы в 12 000 флоринов. На следующий день даже у таких видных критиков, как Людвиг Галирш и Игнаций Кастелли, не хватило красноречия, чтобы описать игру Паганини и исступленный энтузиазм публики. Они ограничились фразой: «Об этом невозможно рассказать словами».

Еще большие массы слушателей привлек второй концерт. За три часа до начала Большой зал Редута, вмещающий 3 ООО человек, был переполнен. «Его первое соло в концерте си минор тотчас показало в нем смелого, величайшего художника, завоевавшего свою область и достигшего такого полного владения инструментом, что для него труднейшие задачи являются лишь легкой игрой. Величественно медленное движение его смычка радует глаз, в то время как слух очарован проникновенной нежностью, поражен смелыми приемами и огромной силой тона».

16 и 28 апреля последовали третий и четвертый концерты, а энтузиазм венской публики все нарастал. «Величественность соединяется у Паганини с безупречной чистотой»,— писала «Музыкальная газета» от 7 мая; октавы и пассажи децимами, летящие с молниеносной быстротой, пассажи шестнадцатыми — одна исполняется пиццикато, другая агсо — все так отчетливо и изысканно, что ни малейший оттенок не ускользает от слуха; мгновенное перестраивание инструмента в труднейших бравурных местах, все, что при других условиях граничило бы с шарлатанством, при подобном недосягаемом совершенстве исполнения повергает в изумление, немое восхищение. Одним волшебным взмахом смычка переходит артист к адажио. Ни следа прежних фокусов, — одухотворенный певец благородного стиля и мягкой простоты, извлекающий небесные звуки, идущие от сердца и в сердце проникающие. Это было ощущение подлинности и прекраснейшего торжества природы».
Выдающиеся венские скрипачи — Майзедер, Шуппанциг, Бём, Янза, Стребингер, Сен-Любен — сходились в мнении, что Паганини недосягаем и соперничество с ним бессмысленно.

Франц Шуберт, посещавший концерты Паганини, писал после первого выступления: «Я слышал в Адажио пение ангела».  Друг Шуберта Бауэрнфельд вспоминает, как благодаря ему он услышал итальянского артиста:
«Пять гульденов, которые требовал этот концертный корсар, были для меня непосильной платой; что его должен был слушать Шуберт, я знал от него самого. Но он хотел быть в концерте только со мной. Шуберт серьезно рассердился, когда я отказался взять у него билет. «Вздор, — воскликнул он, я уже его однажды слушал и был огорчен, что ты не присутствовал при этом. Я говорю тебе, такой молодец больше не приедет! У меня есть деньги... итак, идем!» — И он потащил меня силой.
...Мы слышали дьявольски-небесного скрипача... И были столь же восхищены его чудесным Адажио, сколь и изумлены его дьявольским искусством...». Игра Паганини была последним сильным музыкальным впечатлением Шуберта. Через несколько месяцев великого композитора не стало.

До осени 1828 года Паганини дал в Вене двадцать концертов, программы которых состояли почти исключительно из его собственных произведений. Чаще всего исполнял он вариации «Ведьма», рондо «Колокольчик» из второго концерта си минор, вариации на одной струне на тему молитвы из оперы «Моисей» Россини, «Военную сонату», вариации на темы из балетов венских композиторов Вейгля и Умлауфа, вариации на австрийский национальный гимн.

В признание своих заслуг, Паганини удостоился от австрийского императора звания придворного солиста. В честь него была выбита золотая медаль со словами: «Реrituris sonis поп peritura gloria» («Замолкнут звуки, но не пройдет слава»). Популярность Паганини росла день ото дня.

(стр. 72)

погодь, рано ещё приземлятться))))....

....вы представляете размах фантазии тогдашних венских фанатов?)))...мы ещё скромные по сравнению с ними)))..."шницель а-ля Дэвид" - надеюсь дожить до этого момента))))))......