Давид Шнейдеров: Дэвид, прежде всего, почему Страдивари? Почему не Джузепе Гварнери? Потому что Никколо Паганини играл именно на Гварнери.
Дэвид Гэрретт: Ок... 1742 года...”II Cannone”..... Я знаю. Но она в генуэзском музее, потому что он завещал её после своей смерти местному музею города, где он родился. Почему не Гварнери? На самом деле мы использовали копию этой скрипки в фильме, и она визуально соответствует той, на которой играл Паганини. Так что я играл не на Страдивари.
Давид Шнейдеров: Я знаю, что звучание Страдивари немного отличается от Гварнери.
Дэвид Гэрретт: Конечно. Сильно отличается. Не думаю, что если б я играл перед непросвещённым слушателем, то он уловил бы разницу. Но она звучит немного жёстче и, честно говоря, иногда сильнее по отношению к оркестру, когда играешь соло. Особенно нижние струны немного более звучные.
Давид Шнейдеров: Можно вас спросить, как вы думаете......
Дэвид Гэрретт: Кстати, если у кого-нибудь есть «Гварнери дель Джезу», я был бы счастлив сыграть на ней и ...ну вы знаете.... я всё ещё в поиске.
Давид Шнейдеров: Музыка....
Дэвид Гэрретт: Да.
Давид Шнейдеров: Что музыка значит для Дэвида Гэррета: судьба, образ жизни или вид заболевания?
Дэвид Гэрретт: Нет,нет,нет... Думаю музыка означает всё. Это зависит от того, что.... Это интерпретация. Хорошая музыка может менятся и как исполнитель, во время игры, я вкладываю свои эмоции, которые испытываю в данную секунду, в данный момент. Они могут варьироваться. И это очень важно, потому что иначе музыка будет вялой, а она должна быть живой. Музыка может означать всё и каждый раз звучать по-разному.
Давид Шнейдеров: Я читал о вас и о вашем детстве. Интересно, в то время, когда другие мальчишки играли в футбол , Дэвид Гэрретт берёг свои пальцы?
Дэвид Гэрретт: В конце концов я не слишком много занимался спортом в юности, но в футбол я всё-таки играл. Вообще то я больше занимался , чем играл в футбол. Иначе бы я, наверно, не играл бы на скрипке.
Давид Шнейдеров: Но вы же не могли быть вратарём ?
Дэвид Гэрретт: Нет,нет,нет,нет. Думаю с этим могли бы быть большие проблемы. Мои родители очень опекали меня. Мне очень многое запрещалось делать, что в последствии, полагаю, обернулось во благо.
Давид Шнейдеров: Можете ли вы сказать несколько слов о традициях русской скрипичной школы , таких как Давид Ойстрах?
Дэвид Гэрретт: О, да! Конечно! Это огромная школа! Все мои любимые скрипачи школы Леопольда Ауэра : Яша Хейфец, Мильштейн, Михаил Эльман. Ну и потом, конечно же, Давид Ойстрах. Это замечательная традиция скрипичной игры, пришедшей из России. Даже мой учитель , Захар Брон, с которым я работал много лет в Любеке, родом из Новосибирска. Так что это огромная русская школа.
Давид Шнейдеров: И русские композиторы....
Дэвид Гэрретт: Наверно , наиболее известные - это Чайковский и Рахманинов.
Давид Шнейдеров: Римский-Корсаков....
Дэвид Гэрретт: и Римский-Корсаков, Прокофьев, Шостакович и так далее...и потом Мусоргский. Русские композиторы также являются частью огромной школы классической музыки. Да.
Давид Шнейдеров: Дэвид, Паганини.....
Дэвид Гэрретт: Да
Давид Шнейдеров: Верите ли вы, что он продал душу дьяволу?
Дэвид Гэрретт: Он работал...дело в том, что «продать душу дьяволу» - это скорее синоним того, как чертовски многим приходиться жертвовать в своей жизни. Необязательно нужно это делать . Это метафора принесения себя в жертву, больше остальных, ради достижения чего-то невероятного. При этом лишая себя многих удовольствий, которые доступны другим людям. Я имею ввиду, что жизнь это не только карьера и музыка. Но если вы заходите слишком далеко, то она становится только карьерой и музыкой. Думаю, образно говоря, это и можно назвать «продать душу дьяволу».
Давид Шнейдеров: В чём секрет Паганини? Он был гением, использовал особые струны для игры на скрипке...?
Дэвид Гэрретт: История описывает примеры определённых людей, которые находятся вне времени. Я имею ввиду таких, как Да Винчи и Ван Гог. Это люди, которые по какой-то причине сделали нечто, что является актуальным и спустя 200 лет. Паганини по сей день является образцом высокой техники игры на скрипке. Нет ничего сложнее того, что он придумал и играть эти произведения достаточно трудно. Не представляю себе, как можно написать такое. То есть, какого чёрта нужно это делать!
Давид Шнейдеров: Почему его судьба столь трагична?
Дэвид Гэрретт: Знаете,это было трудное время и также состояние здоровья. Он не был крепким. Он подхватил множество заболеваний, которые, с другой стороны, давали возможность принимать лекарства, которые не дали бы в наши дни. Но эти лекарства колеча одно, лечили саму болезнь. Он очень страдал от нездорового образа жизни. И в конце концов лишился всех своих зубов, пристрастился к наркотикам. И не потому, что ему нравилось их принимать, а потому что они были ему предписаны. Как и мне предписывают препараты, или многим другим. Так что это достаточно актуальная история.
Давид Шнейдеров: Как вы думаете, где он сейчас, в аду или в раю?
Дэвид Гэрретт: Уф...думаю... у меня нет ответа на этот вопрос. Не знаю. Думаю, он здесь, потому что он является иконой для очень многих скрипачей на протяжении последних 200 лет. Это замечательно, если удаётся создать нечто, находясь при смерти, что до сих пор ценится. Полагаю он здесь.
Давид Шнейдеров: Можете ли вы сказать, что Паганини является вашим духовным лидером или наставником?
Дэвид Гэрретт: Нет, нет, нет, нет. Это то, что необходимо обязательно уметь играть, если ты считаешь себя хорошим скрипачом. Не потому что, что это высочайший уровень музыкальности, а потому что это учит играть величайшую музыку, не задумываясь. Это даёт свободу на сцене, если ты умеешь играть Паганини. Это и делает великих скрипачей великими.
Давид Шнейдеров: Какого было из музыканта преобразиться в драматического актёра?
Дэвид Гэрретт: Довольно легко. Дело в том, что всё что мы знаем о Паганини - это всего несколько историй, множество мифов, скрипичные партии и его музыка.Что касается меня, то да, я очень много читал о нём всю свою жизнь. Сосредоточился на чтении фактов и пытался представить каким он был. Но в конечном счёте, гораздо больше я узнал из его музыки. То, как он писал, что он писал ,что он изобрёл и вызывает интерес разобраться каким же человеком он был. Он был крайне одержим занятиями на скрипке, хотя многие говорят, что он не занимался. Что-то то он делал, потому что было бы более чем удивительно, если вы скажете «Оу...я не занимаюсь» и потом сыграете вот так. Нужно адски много заниматься.
Давид Шнейдеров: Интересно, я видел несколько ваших концертов и заметил, что вы топаете правой ногой во время игры. Что это значит?
Дэвид Гэрретт: Что это значит? То что я весь в работе. Потому что, знаете, иногда.... Традиция ....что такое традиция....она учит не двигать ногами. Даже помню, когда я играл для Дороти Делэй и топал ногой, меня попросили перестать. К тому же, знаете, столько энергии накапливается не только в голове, но и в теле и иногда чувствуешь такую напряжённость от музыки, что мне просто надо всё это выпустить куда-то.
Давид Шнейдеров: Сколько времени занимают репетиции и занятия ежедневно?
Дэвид Гэрретт: Эм... Я занимаюсь минимум два часа. Но, честно говоря, нет никакого смысла заниматься, когда ты уставший. Потому что хуже чем не заниматься вообще, это заниматься неправильно. Например, вчера был очень длинный для меня день. Я прилетел достаточно поздно. Пошёл прогуляться. Я хотел вчера позаниматься, но был настолько уставший, что голова не работала. Это было бы пустой тратой времени. Я ничего не делал.Утром я проснулся и немного поработал. И здесь в перерывах я тоже старался немного позаниматься. Так что два часа занятий вполне достаточно для меня.
Давид Шнейдеров: Дэвид, как вы расслабляетесь?
Дэвид Гэрретт: Эм....люблю посидеть иногда на диване. Не знаю. Люблю гулять. Думаю любые впечатления хороши. Особенно, если ты музыкант и тебе много времени приходиться репетировать и находиться в помещении. Я люблю природу.Гулять.
Давид Шнейдеров: Вы назвали наше время поколением МТВ. Что это означает?
Дэвид Гэрретт: Это значит, что когда у тебя есть любимое занятие , из этого получается хороший продукт и ты его продаёшь. Нет ничего плохого в том, чтобы продавать хороший продукт. Было бы глупо продавать что-то плохое. Если у вас хороший продукт, его надо правильно преподнести и гордиться им. Я знаю, что какую бы музыку я не играл, классическую или любую другую, она хорошая и на очень высоком уровне. И я всю свою жизнь старался это демонстрировать и соответствовать. Вполне естесственно выпускать её и привлекать таким образом молодую публику. Это очень важно. С другой стороны, если у вас есть замечательный продукт, но вы о нём не говорите, не печётесь , не пытаетесь донести его до новой аудитории, то никто и не узнает. Продвигать хороший продукт это нормально. Я сейчас говорю не о себе, а о хорошей музыке.
Давид Шнейдеров: Насколько сложно совместить классическую музыку с электронной, чтобы это звучало?
Дэвид Гэрретт: О, очень очень сложно. Очень сложно. Конечно надо найти своё собственное звучание. Я работал над этим много лет , а также четыре года изучал композицию в Джуллиарде. Я всегда ищу определённое звучание , когда пишу музыку для кроссовера. Каждая композиции должна отличаться . Есть определённые нюансы, которые можно использовать с бэндом, но не с классической скрипкой. Слишком большая разница в звучании. То, что мне всегда нравиться, так это объединяться с оркестром , особенно с духовыми, потому что именно духовые как бы склеивают между собой струнные и бэнд, классическую музыку и электронную.
Давид Шнейдеров: Великий русский писатель Достоевский сказал, что красота может спасти мир. Вы в это верите?
Дэвид Гэрретт: Красота может много чего. Не только спасти мир, я думаю, но также, и разрушить его.
Давид Шнейдеров: Вау! Вы так думаете?
Дэвид Гэрретт: О, да.
Давид Шнейдеров: Разве это возможно?
Дэвид Гэрретт: Конечно. Я встречал очень много чрезвычайно красивых людей с плохим характером.
Давид Шнейдеров: Это шоу называется «Синемания».
Дэвид Гэрретт: Да.
Давид Шнейдеров: Не могли бы вы прямо в камеру сказать «Хэлло Синемания......»
Дэвид Гэрретт: Да. Я знаю, что надо делать. Всем привет! Это Дэвид Гэрретт! Вы смотрите «Синеманию». Надеюсь вам нравится шоу!
Давид Шнейдеров: Спасибо.
Дэвид Гэрретт: Пожалуйста.