Алексей Викторов. Рыцарь скрипки
Источник http://www.jewish.ru/style/music/2016/0 … 333575.php
«Есть Б-г на свете!» – как-то воскликнул после его концерта Эйнштейн, вслед за которым многие критики стали повторять, что такая игра на скрипке заставляет поверить в Б-га даже атеистов. Он, влюбленный в симфонический оркестр с двух лет, действительно извлекал из инструмента вдохновенный и окрыляющий звук. Сегодня исполняется 100 лет со дня рождения великого скрипача и дирижера Иегуди Менухина, возведенного в рыцари английской королевой и завоевавшего любовь всего мира.
Еврейский мальчик, играющий на скрипке, папа и мама, видевшие в нем будущую звезду и делавшие все, для того чтобы она воссияла на мировых концертных площадках. Первые педагоги, приземляющие эти мечты и не замечающие никаких особых дарований ученика. Все это в большинстве своем – одинаковое начало привычных историй из серии «Еврей и скрипка». Только вот продолжение и результат у всех разные. Тем не менее Иегуди Менухин отличался от многих и началом этой истории. Один из самых знаменитых классических музыкантов XX века, будучи еще совсем малышом, незадолго до своего четырехлетия подсознательно почувствовал свое призвание. На грядущий день рождения он попросил у родителей скрипку и концертмейстера в придачу. Что, впрочем, не так уж и удивительно, учитывая, что уже с двухлетнего возраста он не пропускал ни одного концерта симфонического оркестра.
«Еще за пределами моей сознательной памяти была музыка. В 1918 году, когда мне было два года, родители пронесли меня на дневной концерт Сан-Францисского симфонического оркестра и после этого, поскольку все прошло благополучно, регулярно продолжали такую контрабанду до тех пор, пока я не вырос и на меня уже требовался отдельный билет. В последующие годы родители рассказывали, что они тогда взяли меня с собой на концерт, так как не было денег, чтобы пригласить кого-то посидеть с ребенком, – рассказывал Иегуди Менухин. – Самого первого концерта, на который меня взяли, я не помню, но повторяющиеся впечатления сохранились в памяти… Там, внизу, ярко освещенные музыканты, маленькие, но отчетливо видные, они что-то там делают со своими инструментами, производя звуки, и от этих звуков заходится сердце… Взгляд мой скользил мимо дирижера, чье участие в исполнении прекрасной музыки было мне пока еще непонятно, и в конце концов задерживался на концертмейстере скрипок Луисе Персингере. Он время от времени вступал с сольным пассажем, и я научился ждать, предвкушая, когда настанет драгоценная минута и чудесный голос скрипки взлетит до галерки, будоража душу, лаская и чаруя сильнее всех остальных голосов. И однажды на концерте я попросил родителей подарить мне на четвертый день рождения скрипку и Луиса Персингера, чтобы научил меня на ней играть».
Иегуди Менухин родился в семье Мойши и Маруты Менухиных. Родители происходили из России: отец был из Гомеля, а мать – из Ялты. В семье свято хранили обычаи древнего еврейства, назвав сына Иегуди, что означает «еврей». Родители, однако, встретились не в России, а в Палестине. Оба принадлежали к старинным еврейским семьям, в которых верность традициям гармонично сочеталась с европейской образованностью. Вслед за отправившимся изучать математику и педагогику в Университет Нью-Йорка Мойше приехала и Марута. Год спустя они поженились, а 22 апреля 1916 года на свет появился их первенец – Иегуди, позже и две его сестры – Хефциба и Ялта. До трех лет Иегуди говорил преимущественно на идише, а затем мать обучила своих детей еще пяти языкам: немецкому, французскому, английскому, итальянскому и русскому. Нужно сказать, что воспитанием и образованием детей занимались исключительно родители. «Я, например, ходил в школу ровно один день, – рассказывал Иегуди. – Мне было тогда пять лет, и я вполне умел читать, а писать и производить арифметические действия – лишь отчасти. Школьному эксперименту предшествовали грандиозные дискуссии, а из того, что он длился так недолго, видна была готовность моих родителей ухватиться за первый же знак неудачи и вернуться на первоначальные позиции. Единственное утро в школе не причинило мне страданий, я просто был обескуражен. Я мирно сидел в классе, прямо передо мной стояла учительница и долго говорила нечто совершенно мне непонятное. Постепенно я отвлекся и перевел взгляд на окошко. А за ним росло дерево. Дерево это оказалось единственным, что я запомнил и смог описать потом дома. На том мое школьное образование и кончилось. Некоторое время спустя в эту же школу пошла Хефциба и проучилась там целых пять дней, после чего директор пригласил родителей и сообщил им, что у них дочь умственно отсталая. Хефцибу тоже забрали домой, и не прошло и года, как она уже могла свободно читать и писать. После двух неудач о третьем эксперименте, с Ялтой, даже мысли такой не возникало».
Но вернемся к запрошенной им в четырехлетнем возрасте скрипке. Родители поведали о его просьбе родным и знакомым, и в канун дня рождения коллега отца преподнес ему игрушечную скрипочку. Вряд ли он ожидал реакцию, описанную Менухиным следующим образом: «Жестяная, с железными струнами, прикоснешься – холодная, и с ужасным голосом, жестяным, как она сама. Эта насмешка над моими мечтами впервые в жизни (насколько помню) привела меня в бешенство. Бедняга, наверно, страшно удивился, когда я, услышав ее голос, громко разрыдался, швырнул игрушку на землю и не пожелал больше до нее дотрагиваться. Весьма сожалею, что мой первый скрипичный благодетель наткнулся на такую черную неблагодарность».
Но мечте все-таки суждено было сбыться в виде чека на 800 долларов, присланного из Палестины его бабушкой, которая услышала про его музыкальные наклонности и отнеслась к ним серьезно. Так в их доме и завелась скрипка. Первые шаги овладения инструментом оказались для него очень трудными вследствие укороченности рук. Педагогу не удавалось освободить от зажатия левую руку, вибрация также давалась ему с трудом. Но когда эти препятствия в левой руке были преодолены и мальчик сумел приспособиться к особенностям строения правой руки, он быстро стал делать успехи. И уже через полгода после начала занятий смог выступить в ученическом концерте фешенебельного отеля «Фермонт», заняв второе место, из-за чего был очень расстроен.
Тем не менее даже этот, второй результат способствовал его переводу в семилетнем возрасте учеником к тому самому концертмейстеру симфонического оркестра Луису Персингеру, которого он желал в придачу к скрипке. Правда, увлекшись феноменальными данными мальчика и его быстрым прогрессом, он мало внимания обращал на техническую сторону игры и физические особенности организма Иегуди. Укороченность его рук, не cулившая серьезных опасностей в детстве, с возрастом даст о себе знать.
Следующим учителем был Джордже Энеску, обучаться к которому Иегуди отправился в Париж в 1926 году. Энеску научил Иегуди не только владению инструментом, но и раскрыл перед ним «душу музыки». Под его руководством талант мальчика расцвел, что стало очевидным буквально через год их общения. Энеску повез своего ученика в Румынию, где королева дала им аудиенцию. По возвращении в Париж Иегуди выступает в двух концертах оркестра Ламурё под управлением Поля Паре, а в 1927 году едет в Нью-Йорк, где производит сенсацию первым же концертом в Карнеги-холл. После него и началась мировая слава с неизменными аншлагами на гастролях. Одним из его поклонников был и Альберт Эйнштейн. После совместного с дирижёром Бруно Вальтером берлинского концерта выдающийся ученый, по слухам, прослезился, сказав: «Время чудес ещё не прошло… Наш дорогой старик Иегова по-прежнему в работе».
Гастроли продолжались до 1936 года, когда неожиданно для всех 19-летний Менухин на волне огромной популярности отменил все концерты и уединился на полтора года со всей семьей в калифорнийском доме. Свое отшельничество он объяснял необходимостью проверить себя и познать сущность того искусства, которым он занимается. Но, видимо, просто уже в ту пору начали проявляться тревожащие его симптомы болезни рук. К музыке он вернулся лишь в середине 1938 года, а вскоре началась война. К тому времени Иегуда уже являлся отцом двоих детей и не подлежал призыву, но остаться сторонним наблюдателем ему не позволяла совесть. За время войны он дал около 500 концертов в военных лагерях, покоряя сердца солдат музыкой Баха, Бетховена, Мендельсона.
В конце 1943 года он дает концерты в Англии, а затем по пятам наступления союзных армий первым из музыкантов играет в освобожденных Париже и Брюсселе. В Антверпене он дал концерт, когда окраины города еще находились в руках немцев. В апреле 1945 года вместе с Бенджамином Бриттеном выступил перед бывшими узниками освобожденного британскими войсками концлагеря Берген-Бельзен. Он стал первым зарубежным музыкантом, приехавшим в СССР после войны для исполнения двойного концерта Баха совместно с Давидом Ойстрахом. Как знак примирения, дал он в 1947 году в послевоенной Германии концерт с Вильгельмом Фуртвенглером, обвиненным в сотрудничестве с гитлеровским режимом, но оправданным. Правда, это выступление перед немцами вызвало резкое осуждение Менухина среди евреев, увидевших в этом предательство. Несколько лет ему даже не разрешали въезд в Израиль. А допущенного в страну лишь в 1950-м, его всюду сопровождала и охраняла полиция. Но его музыка сломала эту враждебность, и после следующих гастролей в Израиле в 1951-м один из критиков писал: «Игра такого артиста, как Менухин, может заставить поверить в Б-га даже атеиста».
Февраль и март 1952 года Менухин провел в Индии, где встречался с Джавахарлалом Неру и Элеонорой Рузвельт. Там же увлекся и изучением теории йогов. Заимствованный комплекс упражнений помог ему преодолеть прогрессирующий недуг правой руки. Его пристрастие к йоге стало и частью его имиджа. Так, на памятном концерте к столетию Берлинского филармонического оркестра он дирижировал Пятой симфонией Людвига ван Бетховена, стоя на голове и тактируя ногой. Поселившись в Великобритании, приняв впоследствии ее подданство, он создал там школу, а затем и фонд своего имени в поддержку молодых музыкантов. Международный фонд его имени действует и в Бельгии. Большую часть доходов от концертов он всегда раздавал на благотворительность, на профилактику вспышек эпидемий и загрязнения окружающей среды. И это помимо проводимых концертов в пользу Красного Креста, жертв немецких концлагерей и многих других мировых проблем, решению которых он стремился помочь. Когда в 1967 году началась Шестидневная война, он обзванивал своих известных друзей и знакомых не просто с просьбой, а с требованием ехать с ним и встать между воюющими для предотвращения кровопролития. По своей натуре он просто не мог оставаться в стороне и быть безучастным. И огромное число премий, почетных званий, медалей и орденов, которых он был удостоен, – это не только результат признания его таланта. Это и благодарность за его дела при жизни, из которой он ушел 12 марта 1999 года.
